Золя Эмиль — Добыча

Роман, входящий в серию «Ругон-Маккары», изображает один год из жизни Второй империи: с осени 1861 по осень 1862 года. По словам писателя, он хотел увековечить «звон золота, шуршание миллионов, шумные оргии плоти», «вакханалию дебошей», характеризовавшие эту эпоху. Его герой Аристид движим всепоглощающей целью — сколотить состояние, урвать часть от общей добычи; планы перестройки Парижа открывают широкий простор для его финансовых махинаций. История любви жены Аристида Рене к пасынку представлена со свойственной натуралистическому методу беспристрастностью и трагической силой. Воздействие романа на публику было таково, что писателю пришлось давать объяснения прокурору Республики.

Они провели безумную ночь. Рене проявила страстную, действенную волю, подчинившую Максима. Это красивое белокурое и безвольное существо, с детства лишённое мужественности, напоминавшее безусым лицом и грациозной худобой римского эфеба, превращалось в её пытливых объятиях в истую куртизанку. Казалось, он родился и вырос для извращённого сладострастия. Рене наслаждалась своим господством над этим существом, с вечно колеблющимся полом, подавляла его своей страстью. Её желанье, её чувства постоянно встречались с неожиданностями, и она испытывала странное ощущение неловкости и острого наслаждения. Она терялась, вновь и вновь с сомнением созерцала его нежную кожу, полную шею, задумывалась над его беспомощностью, его обмороками. Она переживала тогда полное удовлетворение. Открыв ей неизведанный дотоле трепет, Максим явился как бы дополнением к её безумным туалетам, чрезмерной роскоши, ко всей её безрассудной жизни. С этой страстью в её чувственность вошла та нота безудержной оргии, что уже звучала вокруг неё; он был любовником, созданным модой, безумствами своего времени; Этот красивый юноша, причёсанный на прямой пробор, носивший фрак, обрисовывавший его хрупкую фигуру, прогуливавшийся со скучающей улыбкой по бульварам, оказался в руках Рене орудием того разврата, который в определённую эпоху упадка истощает плоть и разрушает умственные способности прогнившей нации. Именно в оранжерее Рене становилась мужчиной. За пылкой ночью, проведённой там, последовало несколько подобных ей. Оранжерея горела, любила вместе с ними. В отяжелевшем воздухе, в белёсом лунном свете любовники видели, как окружавший их странный мир растений как бы смутно движется, смыкается в объятиях. Шкура чёрного медведя занимала всю аллею. У ног Рене и Максима дымился бассейн, где кишели и густо переплетались корни; розовые звёзды кувшинок раскрывались на водной глади, точно девичий корсаж, кусты торнелий свисали подобно волосам истомлённых русалок. Вокруг них возвышались пальмы и индийский бамбук, устремляясь к своду, где листва их смешивалась и они склонялись друг к другу, слегка пошатываясь, точно усталые любовники. Папоротники, птериды, альзофилы напоминали зелёных дам в пышных юбках с ровными воланами, немых и неподвижных на краю аллеи, словно ожидавших, когда пробьёт их час любви. Рядом тянулись искривлённые, в красных брызгах, листья бегоний и белые копьевидные листья каладиев, загадочно мелькавшие бледными пятнами; порой любовники улавливали в них контуры бёдер и колен, поверженных на землю грубыми, ранящими ласками. Бананы, сгибаясь под гроздьями плодов, говорили им о плодородии тучной земли, а иглистые свечи абиссинского молочая, изуродованные, в отвратительных шишках, казалось, источали соки неудержимым потоком огненных зарождений.