Довлатов Сергей — Зона

Долгожданная новинка!
Продолжаем уникальную серию аудиокниг по произведениям Сергея Довлатова.
«Зона (Записки надзирателя)» — повесть, состоящая из четырнадцати самостоятельных эпизодов, в которых рассказывается о жизни заключённых и их охранников. Четырнадцать историй, рассказанных просто и с отрезвляющим юмором.

— Революционная пьеса «Кремлевские звёзды». Роли исполняют заключённые Усть-Вымского лагпункта.
Владимир Ильич Ленин — заключённый Гурин.
Феликс Эдмундович Дзержинский — заключённый Цуриков.
Красноармеец Тимофей — заключенный Чмыхалов.
Купеческая дочь Полина — работница АХЧ Лебедева Тамара Евгеньевна…
Итак, Москва, тысяча девятьсот восемнадцатый год…
Хуриев, пятясь, удалился. На просцениум вынесли стул и голубую фанерную тумбу. Затем на сцену поднялся Цуриков в диагоналевой гимнастерке. Он почесал ногу, сел и глубоко задумался. Потом вспомнил, что болен, и начал усиленно кашлять. Он кашлял так, что гимнастерка вылезла из-под ремня. А Ленин всё не появлялся. Из-за кулис с опозданием вынесли телефонный аппарат без провода. Цуриков перестал кашлять, снял трубку и задумался ещё глубже.
Из зала ободряюще крикнули:
— Давай, Мотыль, не тяни резину.
Тут появился Ленин с огромным жёлтым чемоданом в руке.
— Здравствуйте, Феликс Эдмундович.
— Здрасьте, — не вставая, ответил Дзержинский.
Гурин опустил чемодан и, хитро прищурившись, спросил:
— Знаете, Феликс Эдмундович, что это такое?
— Чемодан, Владимир Ильич.
— А для чего он, вы знаете?
— Понятия не имею.
Цуриков даже слегка отвернулся, демонстрируя полное равнодушие. Из зала крикнули ещё раз:
— Встань, Мотылина! Как ты с паханом базаришь?
— Ша! — ответил Цуриков. — Разберёмся… Много вас тут шибко грамотных. Он неохотно приподнялся. Гурин дождался тишины и продолжал:
— Чемоданчик для вас, Феликс Эдмундович. Чтобы вы, батенька, срочно поехали отдыхать.
— Не могу, Владимир Ильич, контрреволюция повсюду. Меньшевики, эсеры, — Цуриков сердито оглядел притихший зал, — буржуазные… как их?
— Лазутчики? — переспросил Гурин.
— Во-во…
— Ваше здоровье, Феликс Эдмундович, принадлежит революции. Мы с товарищами посовещались и решили — вы должны отдохнуть. Говорю вам это как предсовнаркома…
Цуриков молчал.
— Вы меня поняли, Феликс Эдмундович?
— Понял, — ответил Цуриков, глупо ухмыляясь. Он явно забыл текст.
Хуриев подошёл к сцене и громко зашептал:
— Делайте что хотите…
— А чего мне хотеть? — таким же громким шепотом выговорил Цуриков. — Если память дырявая стала…
— Делайте что хотите, — громче повторил замполит, — а службу я не брошу…
— Ясно, — сказал Цуриков, — не брошу…
Ленин перебил его:
— Главное достояние революции — люди. Беречь их — дело архиважное… Так что собирайтесь, и в Крым, батенька, в Крым!
— Рано, Владимир Ильич, рано… Вот покончим с меньшевиками, обезглавим буржуазную кобру…
— Не кобру, а гидру, — подсказал Хуриев.
— Один чёрт, — махнул рукой Дзержинский.
Дальше всё шло более или менее гладко. Ленин уговаривал, Дзержинский не соглашался. Несколько раз Цуриков сильно повысил голос. Затем на сцену вышел Тимофей.
Кожаный пиджак лейтенанта Рогачёва напоминал чекистскую тужурку.
Полина звала Тимофея бежать на край света.
— К Врангелю, что ли? — спрашивал жених и хватался за несуществующий маузер. Из зала кричали:
— Шнырь, заходи с червей! Тащи её в койку! Докажи, что у тебя в штанах ещё кудахчет!..
Лебедева гневно топала ногой, одергивала бархатное платье. И вновь подступала к Тимофею:
— Загубил ты мои лучшие годы! Бросил ты меня одну, как во поле рябину!..
Но публика сочувствовала Тимофею. Из зала доносилось:
— Ишь как шерудит, профура! Видит, что её свеча догорает…
Другие возражали:
— Не пугайте артистку, козлы! Дайте сеансу набраться!