Семёнов Юлиан — Нежность

1927 год. Вот уже несколько лет Максим Исаев находится в Шанхае с очередным заданием по разложению белоэмигрантского движения изнутри. После смерти Дзержинского молодой разведчик посылает на Лубянку восемь шифрованных писем с просьбой разрешить ему приехать в Москву. Послания остаются без ответа. Исаев начинает подозревать, что о нём попросту забыли, но вот наконец, спустя несколько месяцев, получен долгожданный приказ ждать получения новых документов для отъезда из Китая. Неужели наконец-то он вернётся на Родину и встретится со своей любимой женой Сашенькой? В ожидании скорого отъезда Исаев потерял сон, а в короткие минуты забытья ему снится грядущая встреча с Сашей. Наконец связной приносит долгожданный конверт с документами и зачитывает разведчику шифрограмму, полученную из Центра…

— Сами то из Петербурга? Или столичная фитюля? — поинтересовался доктор Петров, пряча деньги в зелёный потрепанный бумажник.
— Прибалт.
— Латыш?
— Почти…
— А по русски сугубо чисто изъясняетесь.
— Кровь мешаная.
— Счастливый человек. Хоть какая никакая, а родина. Что в Ревель не подаётесь?
— Климат не подходит, — ответил Исаев, пряча в карман рецепт.
— Дождит?
— Да. Промозгло, и погода на дню пять раз меняется.
— Пусть бы в Питере погода сто раз на дню менялась, — вздохнул доктор, — помани мизинцем, бросился б, закрыв глаза бросился бы.
— Сейчас начали пускать.
— Я изверился. Сначала «режьте буржуя», потом «учитесь у буржуя», то продразвёрстка, то «обогащайтесь»… Я детей вообще то боюсь, милостивый мой государь, — шумливы, жестоки и себялюбивы, а коли дети правят державой? Вот когда они законы в бронзе отольют, когда научатся гарантии
выполнять, когда европейцами сделаются… А возможно это лишь в третьем колене: пока то кухаркин сын университет кончит… Кухаркин внук править станет державой — в это верю: эмоций поубавится, прогресс отдрессирует. Мой тесть покойник, знаете ли, британец по паспорту, хотя россиянин — нос картошкой и блины на масленую руками трескал, — так ведь чуть не из пушек палили, когда в Питер приезжал. Любим мы чужеземца, почтительны к иностранцу… В Австралии паспорт, гляди, получу, фамилию Петров сменю на Педерсон — тогда вернусь, на белом коне въеду. «Прими, подай, пшёл вон» — простят: иностранцу у нас всё прощают…