Ремарк Эрих Мария — Время жить и время умирать

«Моя тема — это человек в нашем веке, вопрос человечности», — писал Э. М. Ремарк.
Каждая книга писателя служила подтверждением этому. Главный герой романа «Время жить и время умирать» (1954), солдат немецкой армии, прекрасно понимает, что настоящее время — это «время умирать». И лишь в коротком отпуске, вернувшись с русского фронта, он понимает, что «время жить» для него — не будущее время, а давно прошедшее. «А перед нами всё цветет, за нами всё горит. Не надо думать, с нами тот, кто всё за нас решит!»
Но — что делать, если не думать ты не можешь? Что делать, если ты не способен стать жалким винтиком в чудовищной военной машине? Позади — ад выжженных стран. Впереди — грязь и кровь Второй мировой.
«Времени умирать», кажется, не будет конца. Многие ли доползут до «времени жить»?

Русский не двигался. Замерев, смотрел на Штайнбреннера. А Штайнбреннер смотрел на него. Выражение его лица вдруг изменилось. Стало напряжённым, бдительным. Он думал, русский бросится на него, и ждал первого движения. Невелика важность, если он без разговоров пристрелит партизана, всё равно ведь тот приговорён к смерти, и никто не станет докапываться, действовал ли он в порядке самообороны или нет. Но Штайнбреннер не считал, что это одно и то же. Гребер не знал, то ли он вроде как из спортивного интереса норовит разозлить русского, чтобы тот на мгновение забылся, то ли в нём ещё жила частица странного педантизма, которая постоянно искала предлог, чтобы и при убийстве выглядеть перед самим собой блюстителем закона. Здесь было то и другое. Причём одновременно. Гребер частенько видел такое.
Русский не двигался. Кровь стекала из носа в усы. Гребер размышлял, как бы он сам поступил в такой ситуации — кинулся бы на противника, рискуя за ответный удар мгновенно отправиться на тот свет, или безропотно примирился бы со всем, лишь бы прожить ещё несколько часов, ещё одну ночь. Ответа он не находил.
Русский медленно нагнулся, поднял кирку. Штайнбреннер сделал шаг назад. Готовый выстрелить. Но русский не выпрямился. Опять начал долбить землю в яме. Штайнбреннер осклабился:
— А ну, ложись.
Русский отставил кирку, лёг в яму. Лежал, не шевелясь. Несколько комьев снега упали на него, когда Штайнбреннер перешагнул через могилу.