Радзинский Эдвард — Распутин. Жизнь и смерть

Накануне Рождества Христова, 19 декабря 1916 года в Петрограде на речке Малая Невка всплыл труп — покрытый ледяной коркой, с изуродованным лицом. Его связанные руки были подняты, будто там, подо льдом, мёртвый уже человек всё ещё жил, всё пытался освободиться от пут…
Как напишет в отчёте полиция, множество людей с флягами, кувшинами и вёдрами устремились в те дни к реке. Они черпали воду, где ещё недавно плавало страшное тело, они словно надеялись зачерпнуть с водой и дьявольскую, неправдоподобную силу этого таинственного человека, о котором знала вся Россия — Григорий Распутин — одна из самых загадочных и одиозных фигур XX века.
Ни один полководец или государственный муж в России не имел такой популярности, славы и влияния, какие получил этот полуграмотный сибирский крестьянин. Но главная его тайна, над которой ломают головы историки и учёные и по сей день — это ослепление царской семьи. Императрица Александра Фёдоровна называла Распутина — «старец». Но как она, прочитавшая множество книг о православии, знавшая жития знаменитых старцев, могла называть «старцем» мужика, погрязшего в блуде и пьянстве? А сам царь? Неужели всё дело было в том, что Распутин спасал их больного сына? И этого достаточно, чтобы возникло восторженное поклонение, точнее — обожествление? Чтобы возник пугающий симбиоз: религиознейшая семья, однолюбы царь и царица, их чистые дочери — и рядом похотливый мужик, чьи проделки были притчей во языцех?
Неужели здоровье ребенка заставило их молчаливо согласиться на уничтожение престижа династии, на неминуемую катастрофу, о которой им все без исключения твердили? Согласиться забыть свой долг перед страной? Или была какая то совсем иная причина их удивительной веры в этого человека? Совсем иное объяснение его поступков?
В начале века, когда всплыл страшный труп, всё было так ясно: Распутин — слуга Антихриста. Так говорила тогда и верующая, и неверующая Россия… чтобы спустя сто лет вновь задавать себе вопрос: кто же он всё таки был — Григорий Ефимович Распутин?

В 1964 году вышел сенсационный номер журнала «Вопросы истории», и его жадно читали тогда не только специалисты. Там впервые начали печатать «Постановление следователя Чрезвычайной комиссии Ф. Симеона о деятельности Распутина и его приближенных лиц и влиянии их на Николая Второго в области управления государством», хранившееся прежде в секретной части Архива Октябрьской революции (ныне Государственный архив Российской Федерации). Это постановление и было итогом работы 13-й части.
Я прочёл этот номер позже, когда начал работать над книгой о Николае II. Содержание «Постановления» произвело ошеломляющее впечатление. В нём Симеон щедро цитировал показания лиц из ближайшего окружения Распутина: его издателя Филиппова; его друга Сазонова, на квартире которого проживал Распутин и с женой которого он находился в самых тесных отношениях; знаменитой Марии Головиной — верной обожательницы Распутина, ставшей невольной причиной его гибели; петербургских кокоток, с которыми мужик был связан нежными узами; и так далее…
Но в изданных Щёголевым «Протоколах» все эти показания отсутствовали. Ибо это были показания людей, любивших Распутина, чья точка зрения была неприемлема для Щёголева.
Впрочем, вырванные цитаты, которые приводил в своём отчёте Симеон, мало что меняли. В «Постановлении» он старательно защищал ту же идею, которую проводил Щёголев в своей публикации: рисовал всё тот же образ развратного мужика, обезумевшего от пьянства и вседозволенности, который руководил и Царской Семьёй, и согласившимися прислуживать фавориту коррумпированными министрами.
Было ли это всей правдой показаний, полученных в 13-й части? Я имел право усомниться, ибо к тому времени уже знал о непримиримых разногласиях внутри Комиссии. Один из следователей, Владимир Руднев, демонстративно покинувший Комиссию, уже в эмиграции написал о причинах своего ухода: «В августе 17 года я подал прошение об отчислении меня, ввиду попыток председателя Комиссии Муравьёва побудить меня явно к пристрастным действиям».
И я отправился в архив, чтобы целиком прочесть показания, которые так пристрастно цитировал Симеон. Каково же было моё изумление, когда в фонде Чрезвычайной комиссии я их не нашёл.
Эти документы исчезли.