Самохин Николай — Сходить на войну

С войны он принес стандартный трофей — немецкую безопасную бритву с десятком лезвий к ней, ранение — в кисть левой руки — и медаль «За боевые заслуги».
Про эти шесть дней его войны давно уж следовало бы мне написать особо. Не раз и мысль такая приходила: надо, надо написать. Точнее, не мысль приходила, а тянуло что-то за душу, сосало, беспокоило. Так тянет, наверное, недоделанная работа, письмо, лежащее без ответа, невыполненное обещание.
А может, это «что-то» было тем самым, что называют теперь высокими и щемящими словами «память сердца»?
Да, на памяти сердца, как видно, лежал груз, давил и тревожил. Но я всё останавливал себя. Сначала, — когда был моложе, отважнее и,  сам никогда не нюхавший пороха, мог взяться написать хоть о Крымской кампании — останавливал тем доводом, что в судьбе моего солдата нет ничего выдающегося, способного потрясти читателя. Уж больно земной он, обыкновенный, не конкурент он тем героям, про которых я,  ещё в школе, разучивал песни, читал книги и смотрел фильмы.
Потом — когда жизнь и годы научили пристальности и пришло понимание войны как вынужденного тяжёлого труда — я стал убеждать себя, что не имею права писать о боях, ранах, окопах: ведь сам я в тех окопах не сидел.  Ну, да  — я знал солдат. Помнил, как уходили они на фронт и как возвращались — увечные и калечные. Помнил их бесхитростные рассказы, их глаза, их плохо выскобленные подбородки, старенькие, белёсые гимнастёрки с одинокой медалькой, а то и без неё — именно таких вот, чернорабочих войны, поставляла на фронт улица моего детства. Я знал их, конечно,  но ТАМ с ними я не был.
А время шло. И в мире не становилось спокойнее. И росла цена не только тому большому, что совершил народ, но и тому малому, что сделал каждый.
И тяжелел груз на душе.
Теперь, мне кажется, я понимаю о чем ДОЛЖЕН написать. Не о войне — о человеке на войне — о МОЁМ солдате, которого я всё равно знаю лучше романистов и кинематографистов и о котором никто другой не расскажет.
Как надо бы рассказать о каждом!